Цена его коварства - Страница 21

— Не худший способ… — Но он не дал мне договорить, запечатав мне рот поцелуем и не медля вошел в меня. Он был так возбужден, словно ночью мы не занимались любовью трижды. Я истекала соками, словно не была измучена нескончаемой чередой великолепных оргазмов.

Если прежде он был страстен и груб, то в этот раз он действовал нежно, даже ласково. Почему мы с ним были столь ненасытны? Я с силой сжимала его плечи, царапая их ногтями и задыхаясь, а он входил в меня все глубже и глубже, и вот уже мы истекаем потом и вновь кричим от страсти…

Эдвард притянул меня к себе, поцеловав в лоб.

— Что ты со мной делаешь… — шепнул он.

Душа моя воспарила, и я изо всех сил прижалась щекой к его мускулистой груди. Казалось, я была создана для его объятий. Впервые в жизни я не думала ни о прошлом, ни о будущем — я находилась именно там, где хотела.

Было уже за полдень, когда мы проснулись вновь.

— Добрый день, — шепнул Эдвард, с улыбкой целуя меня.

— Добрый день! — Я глубоко вздохнула и потянулась. — Ненавижу вставать с постели.

— Так не вставай.

— Я хочу есть. — Я улыбнулась, но улыбка тотчас сползла с моего лица. — Кроме того, мне нужно собрать вещи.

— Зачем? — нахмурился он.

— Чтобы ехать домой. Ты же меня уволил.

— Ах да, — успокоенно проговорил Эдвард. — Только не «уволил», а скорее освободил от работы в связи с выполнением условий контракта. Ты здорово постаралась. Правда, сейчас ты, наверное, задаешься вопросом, какой негодяй расторгает контракт накануне Рождества?

— Ты, например?

Эдвард рассмеялся:

— Я выплатил тебе все до копейки. Вчера велел секретарю перевести тебе оговоренную сумму за весь год.

— Что? — изумленно спросила я. — А, ну… хорошо. Спасибо. Ну, значит, я пойду собираться.

— Не надо. — Он схватил меня за руку. — Я хочу, чтобы ты осталась. По крайней мере, до конца новогодних праздников. Не как сотрудница, а как…

— Да! — выкрикнула я.

Он удивленно приподнял одну бровь:

— Я мог бы сказать — рабыня.

— Тогда — точно да. — Я криво улыбнулась.

— Отлично. — Он убрал с моего лица пряди волос. — У меня еще неделя отдыха. Затем… — уголки его губ опустились, — я возвращаюсь в Лондон.

У меня заныло в животе. Поднявшись, я накинула халат.

— А что у тебя в Лондоне?

— Работа.

— Тебе правда нужно туда?

— Я и так слишком долго отсутствовал. Мой кузен Руперт пытается убедить акционеров, что он должен занять мое место.

— Похоже, он и правда негодяй.

— Он — Сен-Сир.

— Значит, точно негодяй, — шутливо сказала я, но Эдвард не улыбнулся. Я неуверенно продолжила. — Скажи, а зачем тебе все это?

— В каком смысле?

— У тебя же и так полно денег. Я думал, что директор семейной фирмы — это что-то вроде почетного звания…

— Думаешь, это синекура — ничего не делай и получай денежки?

— Я не хотела оскорбить тебя. Но ты же сам не хочешь туда возвращаться. Если тебе не надо работать ради денег, зачем себя заставлять?

Эдвард нахмурился:

— «Сен-Сир Глобал» основал еще мой прадед. Я — крупнейший акционер. И я обязан…

— Понимаю, — произнесла я, хотя на самом деле так ничего и не поняла.

— Пошли. — Эдвард отвернулся. — Посмотрим, что там с завтраком.

Из кухни доносился божественный запах: миссис Макуиттер пекла хлеб. Она с изумлением посмотрела на нас, явившихся на кухню в столь недвусмысленном виде. Но Эдвард мгновенно обезоружил ее, спросив, пропустили ли мы завтрак.

— Разумеется, нет! Вам все как всегда?

— Мне черный чай и побольше помидоров, пожалуйста, — произнес Эдвард.

— А вам, мисс Мэйвуд?

Я, зардевшись, опустила глаза:

— Пожалуйста, как обычно. Побольше тостов и джема, пожалуйста. Кофе с сахаром и сливками, пожалуйста, если вас не затруднит, спасибо большое…

Эдвард схватил меня за руку, прерывая мои излияния:

— Мы будем в чайной комнате.

Он потащил меня за собой. Через минуту мы были в ярко освещенной комнате. Широкие окна выходили на сад и море. На полу лежал розовый ковер, стены были обтянуты тканью с изображением цветов и птиц.

— Чья это комната? Это ведь не ты ее оформлял?

— Комната матери. — Лицо Эдварда окаменело. Раньше он никогда о ней не упоминал.

— Она часто приезжает сюда?

— Она умерла в прошлом году.

— О, прости, пожалуйста…

— Не переживай. Для меня она умерла много лет назад. Она бросила нас, когда мне было десять. Сбежала с аргентинским игроком в поло.

— О боже!

Он пожал плечами:

— Отец много работал, был вечно в разъездах. Да и когда он бывал дома, с ним было не слишком приятно общаться. Негодяй, каких мало. Фамильная черта Сен-Сиров, как ты уже заметила.

Мое сердце разрывалось при мысли о десятилетнем мальчике, брошенном матерью. Мои родители умерли, но я никогда не сомневалась в их любви. А тут… меня вдруг охватила ярость.

— Твои родители были настоящими эгоистами! — выпалила я.

— Все было нормально. — Эдвард с каменным лицом опустился на стул у камина. — Хотя… лучше бы она сразу сказала мне правду. Когда она улетала в Буэнос-Айрес, она плакала и говорила, что всегда останется моей матерью. Но прошел год — и она почти перестала писать и звонить, и уже не звала меня к себе на Рождество… Хотя отец все равно не отпустил бы меня.

— Он хотел провести Рождество с тобой?

— Он улетел на Карибы с любовницей, — покачал головой Эдвард. — Просто он хотел насолить матери.

— Тебе было тяжело…

Эдвард пожал плечами: